Я пишу эти строки…
Я пишу эти строки…
Я пишу эти строки, ужасаясь хрупкости и необъятности мира,
от которых мы отгораживаемся многочисленными иллюзиями,
мы отгораживаемся от войн, от болезней, от страхов и смерти,
ибо сердце не может предстоять постоянно перед нагой необузданной силой жизни,
и только одно сердце однажды – вовеки – вместило в себя все печали и горести мира
и взамен подарило любовь.
Но порою необходимо сердцем взирать на хрупкость и необъятность мира,
и если смотреть, не боясь, еще дальше и глубже – еще дальше в небо, за звезды, еще
глубже в реки, моря, океаны,
еще дальше и глубже – на обнаженный свет жизни, разлитый повсюду —
то можно увидеть не войны, болезни, страхи и смерть,
но бесконечную нежность, и чем более хрупкости в ней, тем более в ней красоты.
Я пишу эти строки, исполненный умиления и благодарности за хрупкость и необъятность этого мира,
и – я тоже – я хочу одарять любовью,
и хочу, чтобы сквозь эту любовь моя жена и мой сын смотрели на хрупкость и необъятность мира,
и видели нежность, и видели – красоту, и видели – свет.
Падение Фаэтона
Воздуха. Воздуха. Воздуха.
Нечем дышать!
Звезды бросают белые копья лучей.
Не увернуться. Не выпустить вожжи.
Свето-носные,
смерто-носные,
пронзают, пронзают, пронзают!
Сердце истерзано ими.
Не увернуться, не выпустить вожжи.
А мысли и чувства – огненногривые кони –
несутся! Не выпустить вожжи,
не увернуться.
Холодно.
Холод кромешный кругом.
и сердце – шар раскаленный –
разогнать его может, лишь разорвавшись,
взорвавшись.
Павший,
в небе я или на дне?
Эридан, Эридан подо мною, внизу.
Эридан надо мною,
надо мною янтарные слезы сестер.
В высь! В вышину, в тишину, в за-небесье!
Там,
там с деревьев плодами срываются песни,
чтобы на землю упасть.
Отец! Я только хотел дотянуться до них!
Я только хотел, чтобы свет их, как твой, мог для всех просиять!
Вот в руках моих гроздья их!
Молния в сердце.
Падаю – падают вместе со мной.
Падаю – расцветают они облаками.
Падаю – я не вижу их больше, кто гроздья теперь подберет?
Падаю,
падаю,
падаю.
Здесь…
лишь янтарные слезы сестер.
Как Кассандра, отвергнувшая Аполлона…
Как Кассандра, отвергнувшая Аполлона,
………………одиночеством слов
…………………………….
…………………………….
И все так же, как прежде, – весенним рассветом —
……………………
Но никто не глядит на рассветы, и светом
………пророчицы песня полна.
И плывут, и плывут корабли, и неведом
тем, кто в городе…………………..
ибо песня Кассандры………………
вместо света………………мрак.
Но трагедий………….. непреложны законы:
плачет Муза…………………… [при] губя
О, печаль неизбежная снов……….
не уйти………………………. [тебя]!
…………голосом…………
…………………………….
…………………………….
……………………тишина.
Стоунхендж
Мы были там – среди древних камней-великанов,
там солнце рождается – вновь и вновь,
тысячелетьями. И тысячелетия – канув —
возвращаются к жизни, ибо жизнь есть любовь.
А любовь – это пламя той таинственной птицы,
той, сжигающей смерть дотла,
оттого и камням, ожидающим солнце, так сладостно спится,
оттого даже древность их – юна и светла.
Мы там были – и не знали о нашем грядущем солнце,
но увидели там, как должно лелеять свет.
Как чист неслышный голос необъятной дали…
Как чист неслышный голос необъятной дали
задумчивой земли!
О, долго лишь немногие ему внимали —
мой сын, и ты внемли,
и сохрани тобой услышанные звуки,
дыханье тишины.
И будут пусть потом и голос твой, и руки,
как та земля, нежны.
***
Неслышимое слышно в тишине,
средь шепотов и шелестов и гула
счастливого мерцающего ветра.
То голос твой, неведомый еще,
то голос твой, пока не прозвучавший —
пока предощущаемый лишь нами.
Но этот голос новый – новый, твой —
уже мы знаем, как мы знаем это
цветенье нам дарованного сада.
Концерт для одного голоса и тишины
I. Allegro
Как дыхание обретает ясное осязанье,
снег становится светом, а свет – тишиной живой,
Дыши, дыши – ощущай каждый вздох взволнованный,
осязай тишину – синеокий свет.
Воздух морозный – как предвестие чуда —
сердцу пророчит, утомленному ноябрем,
чистоту безбрежную, простоту белоснежную,
розу – трепет вести благой, что родился свет.
Розу земную – розу небесную слушай
цветущую нежною, вещею белизной.
Не таи, не таи в себе в этот миг цветение:
сердцу открытому – открывается свет.
Открывается – раскрывается лепестками,
до глубины наполняет собой
и на каждый порыв отзывается радостью,
ибо радостью явственен свет.
И неизвестны ему между явью и сном границы:
свет, что стал тишиной, мы вдыхаем как снег.
Дыши, дыши – ощущай каждый вздох взволнованный,
осязай тишину – синеокий свет.
II. Adagio
Снег, любимая.
Снова снег.
Медленный, тихий, ясный.
Ты помнишь, любимая, тот снег и – страстный – статуй
античных мрамор?
Мрамор в снегу. И яркие всполохи солнца в молочных покровах неба.
И ветер – легчайший – в утренней тишине:
в том снегу уже был – обещаньем – и этот.
Снег, любимая.
Сколько красок —
сколько ощущений – хрупких – неуловимой и ускользающей белизны!
Нежность моя тихая, именно в белизне увидел тебя я – помнишь?
А помнишь ли вечера – опаляющий жаром мороз?
Теперь посмотри сквозь снежную дымку нового вечера:
с нами сегодня рядом – новое сердце.
И такая же сокровенная тишина.
III. Rondo
Снег и свет.
И мерцание их
со-прикосновений —
трепещущая синеокая белизна,
наполняющая легкие
и замирающая на кончиках
пальцев.
Предельная чистота дыхания,
пронзительный воздух —
это твои, скажи мне,
это твои касания,
тихая моя нежность,
нежная моя тишина?
Молчанье мое – любовь.
Свет и снег.
И кружение их
в беззаветном безмолвье твоем —
в обнимающем все,
все принимающем
сердце.
Как преисполниться
этой звездной дрожи —
земного пламени —
раскрытого взора —
этой живой беззащитности —
живой твоей наготы?
Молчанье мое – свобода.
Concierto para silencio y una voz
***
Escribo estas líneas con horror de la fragilidad e inconmensurabilidad del mundo,
contra las que levantamos muros de innumerables ilusiones,
muros contra las guerras, las enfermedades, los miedos y la muerte,
pues el corazón no puede resistir constante la irrefrenable fuerza bruta del destino,
y sólo un corazón una vez –para siempre– cobijó en sí todas las penas y angustias del mundo
y nos dio a cambio el amor.
Pero el corazón necesita contemplar a veces la fragilidad e inconmensurabilidad del mundo,
y si mira, sin miedo, más lejos y profundo… más lejos en el cielo, tras las estrellas, más profundo en los ríos, los mares, océanos,
más lejos y profundo –la desnuda luz de la vida, derramada por doquier–
quizá entonces verá no las guerras, las enfermedades, los miedos y la muerte,
sino la infinita ternura, y cuanta más frágil sea, mayor ha de ser su belleza.
Escribo estas líneas conmovido y agradecido por la fragilidad e inconmensurabilidad del mundo,
y quiero –yo también– dar amor,
y quiero que a través de este amor miren mi mujer y mi hijo la fragilidad e inconmensurabilidad del mundo,
y vean la ternura, y vean… la belleza, y vean… la luz.
La caída de Faetón
Aire. Aire. Aire.
¡No puedo respirar!
Las estrellas arrojan las lanzas blancas de sus rayos.
No cejar. No soltar las riendas.
Portadoras de luz,
portadoras de muerte,
¡me atraviesan, me atraviesan, me atraviesan!
Me atormentan el corazón.
No cejar, no soltar las riendas.
Y los pensamientos y sentimientos –corceles con crines de fuego– ¡galopan! No soltar las riendas,
no cejar.
Hace frío.
Un frío infernal me rodea.
Y el corazón –una pelota ardiente–
solo puede disiparlo, rompiéndose,
explotando.
Cayendo,
¿en el cielo estoy o en el fondo?
Eridanus, Eridanus abajo, debajo de mí.
Eridanus arriba,
sobre mí las lágrimas ámbar de las hermanas.
¡A las alturas! ¡A lo alto, al silencio, tras el cielo!
Allí,
allí como de los árboles los frutos se desprenden las canciones
para caer a tierra.
¡Padre! ¡Solo quería alcanzarlas!
¡Solo quería que su luz brillara, como la tuya, para todos!
¡Mira en mis manos sus racimos!
Un rayo en el corazón.
Caigo – caen junto conmigo.
Caigo – florecen en nubes.
Caigo – ya no las veo, ¿quién recogerá ahora los racimos?
Caigo,
caigo,
caigo.
Aquí están…
solo las lágrimas ámbar de las hermanas.
Como Casandra al rechazar a Apolo…
Como Casandra al rechazar a Apolo,
……………………… en la soledad de las palabras
……………………………..
……………………………..
Y todo igual que antes, ─en el alba─
……………………
Mas nadie contempla la alborada
y la luz…………..de la profetiza termina la canción.
Y surcan, surcan los barcos, sin que sepan
en la ciudad………………………………………
pues la canción de Casandra……………
en vez de luz………………………….. oscuridad.
Mas la tragedia……………………….las leyes inmutables:
llora la musa……………………………… [al] morir.
Oh, inevitable pena de los sueños………
no te vayas…………………………………….[a tí]!
………………en la voz………………..
……………………………………………………
……………………………………………………
……………………………………el silencio.
Stonehenge
Allí estuvimos– entre las piedras gigantes, antiguas,
allí renace el sol – una y otra vez,
milenariamente. Y los milenios – tras desaparecer –
vuelven a la vida, pues amor es la vida.
El amor es la llama del ave misteriosa
que reduce a cenizas la muerte,
por eso las piedras esperan al sol y dulces duermen,
por eso es su antigüedad joven y luminosa.
Allí estuvimos– sin saber de nuestro sol futuro,
Pero allí hemos visto cómo se ha de cobijar la luz.
Qué pura la inaudible voz de la lejanía…
¡Qué pura la inaudible voz de la lejanía
de la tierra pensativa!
Ah, solo unos pocos la han oído mucho tiempo –
Óyela, hijo, también,
y preserva contigo los sonidos oídos,
el respirar del silencio.
Y que sean, entonces, tu voz y tus oídos,
como nuestra tierra, tiernos.
***
Lo inaudible se oye en el silencio
entre los susurros, soplo y rumor
del venturoso viento que titila.
La voz tuya, aún desconocida,
la voz tuya, que no ha sonado aún…
hasta el momento sólo presentida.
Pero esta voz que es nueva –nueva, tuya–
ya la conocemos, así como a este
florecer que nos regala el jardín.
Concierto para silencio y una voz
I. Allegro
Como se palpa nítida la respiración,
la nieve se vuelve luz, y la luz ─ vivo silencio.
Respira, respira ─ siente cada inspiración emocionada,
palpa el silencio ─ luz de ojos azules.
Aire helado ─ presagio del milagro ─
profetiza el corazón al exhausto noviembre
la pureza infinita, la simpleza nívea,
la rosa ─ el tremor de la buena nueva, que nació la luz.
La rosa terrenal ─ la rosa celestial escucha
que de ternura florece y de augurios de blancura.
No ocultes, no ocultes ahora en ti el florecimiento:
al corazón abierto ─ se abre la luz.
Se abren ─ se despliegan los pétalos,
hasta la profundidad se llena de sí
y responde la dicha en cada impulso:
porque es la dicha la clara luz.
Y le son desconocidas las fronteras entre el sueño y la vigilia:
inspiramos como nieve la luz hecha silencio.
Respira, respira ─ siente cada inspiración emocionada,
palpa el silencio ─ luz de ojos azules.
II. Adagio
La nieve, mi amor.
Otra vez la nieve.
Lenta, clara, callada.
¿Recordás, mi amor, aquella nieve y de las antiguas estatuas el mármol apasionado?
El mármol en la nieve. Y los brillantes refucilos del sol en el manto lácteo del cielo.
Y el viento –livianísimo– en el silencio matutino:
en aquella nieve ya estaba –una promesa– también esta.
La nieve, mi amor.
Cuántos colores…
¡Cuántas sensaciones –frágiles– de la inasible y escurridiza blancura!
Mi ternura es callada, en la blancura –precisamente– te vi… ¿Te acordás?
¿Te acordás ayer – del calor abrasador de la helada?
Ahora mirá entre el humito níveo de la noche nueva:
hoy a nuestro lado… un nuevo corazón.
Y qué recóndito el silencio.
III. Rondo
La nieve y la luz.
Y el centelleo
de su contacto —
palpitante blancura de ojos azules
que llena los pulmones
para morir en la punta
de los dedos.
Pureza límite de la respiración,
aire penetrante —
¿son estos, decime,
tus roces,
mi silenciosa ternura,
el tierno silencio mío?
Mi callar es amor.
La luz y la nieve.
Giran
en tu silencio sin reservas —
en el corazón
que todo lo abraza,
todo lo recibe.
¿Cómo llenarse
de este tremor estelar —
de esta llama terrenal —
de esta mirada abierta —
de este vivo desamparo —
de tu viva desnudez?
Mi callar es libertad.
Traducción del ruso de Eugenio López Arriazu.
Paviel Aleshin es poeta, traductor y actualmente realiza estudios de posgrado en Crítica de arte. Nació en 1990 en Moscú, donde terminó sus estudios en la Universidad Estatal de Moscú. Es redactor de Los museos del Kremlin de Moscú, autor de varios libros de poesía y del ensayo La dinastía d’Este. Política de la magnificencia. El renacimiento en Ferrara (2020). Ha traducido del italiano, del español, del inglés y del chino a autores tales como Dante Alighieri, Ludovico Ariosto, Federico García Lorca, Jorge Luis Borges, Percy Shelley y Li Po. La presente selección de poemas pertenece a su libro Concierto para silencio y una voz, excepto “La caída de Faetón”, que pertenece al ciclo Motivos antiguos.
